мы сидели на полу, разглядывая подаренную отцом энциклопедию, когда дверь в комнату открылась. ты замерла, стоя босиком на холодном линолеуме. сегодня ты выглядела хуже: бледная, осунувшаяся, окончательно сломленная. на тебе было то же платье, что и вчера, что и позавчера, что и на прошлой неделе, грязное, измятое, плохо пахнущее. ты прошла мимо нас и встала у окна. мы закрыли книгу и отправились на кухню завтракать, отварили пару яиц и размочили хлебный сухарь в воде.

когда наш отец ушел от тебя, ты подолгу лежала без движения в прихожей среди грязной обуви, бесцельно бродила из комнаты в комнату, часто прижимала нас к себе, к своему мокрому и серому от слез лицу, шепча: "я всегда… всегда буду рядом". иногда ты садилась перед зеркалом и с ужасом и отвращением смотрела на свое отражение, не узнавая себя.

вернувшись, мы забрались в кресло, но ты даже не обернулась, все так же стояла, опершись на подоконник. мы привыкли, и поэтому нам не было страшно как раньше.

мы все поняли, когда ты распахнула окно, и запах дыма и листьев ворвался вовнутрь. мы только молча переглянулись. ты подошла, взъерошила нам волосы. на твоем лице, словно трещина, появилась улыбка. она дрожала, будто готовясь сорваться и вернуть твоему лицу пустоту. и эта улыбка не нравилась нам. ты обняла нас так, что стало трудно дышать, но мы уже знали, что из этих объятий нам не освободиться.

мы ничего не чувствуем
мы ничего не чувствуем
мы ничего не чувствуем
мы ничего не чувствуем
мы ничего не чувствуем
мы ничего не чувствуем
я тону