Где-то наверху, если подняться по узкой тропинке, грохочет город: моторы машин, гудение проводов, голоса и сердцебиения людей. Здесь же тихо, течение реки безмолвно несет своих утопленников, того глядишь, какой-нибудь один да и всплывет. Здесь, у кромки воды, совершенно не ощущаешь речного запаха.
Стая уток возится у берега. Селезни гоняются друг за другом, пытаясь побольнее ущипнуть, выясняя тем самым отношения, в то время как их подруги, сидя на мокрых, покрытых слизью камнях, чистят перышки.
- Ниче похавать нету?
- Что?
На меня смотрит селезень. Крупный, с огромным кривым желтым клювом. Смотрит на меня черными глазами-бусинками. И кажется, что смотрит с ухмылкой (если утки вообще способны ухмыляться).
- Похавать, говорю. Булка там, или че-нить такое.
- Нет, - отвечаю.
- А, ну ладно.
Он делает несколько кругов, ловко двигаясь в суматохе, которую создают его сородичи. И снова подплывает ко мне.
- Че ты тут один торчишь-то, жопу морозишь? Пойти что ли некуда?
- Нет, есть куда.
- Так и валил бы.
- Не хочу.
- Посрались?
- С кем?
- Ну, тебе лучше знать с кем.
- Не, - отвечаю, - все в порядке.
Селезень пару раз окунает голову в воду.
- Ну и дерьмо, - говорит.
Молчим. Он плавает туда-сюда вдоль берега.
- Щас к тебе вон те чувачки с пивасиком подвалят…
Наверху, там, где шумит город, идут трое. Один, заметив меня, что-то говорит и кивает в мою сторону, и вся компания взрывается мерзким пидорским хохотом.
- Да и пусть подваливают.
- Они ж тя в гавно уделают.
Мы внимательно следим за ними, но чувачки проходят мимо.
- Странный ты, - говорит селезень.
Город наверху потрескивает и шипит, хрипло и приглушенно лает, скрипит своим металлическим скелетом, расчесывая асфальтовую кожу, позвякивая сотней отражающих солнце стекол, дрожит и воет ноябрьским ветром в холодных тоннелях и арках.
- Ну, бывай.
Селезень возвращается к своим. Я еще какое-то время смотрю на течение реки. И кажется, что голова начинает кружиться. И боль давит на виски своими тонкими пальцами. Я закрываю глаза и слышу только дыхание города, частое и неровное.
А потом… потом…
Потом я просто превратился в газ.